Под небом Уймона

Очерки истории строительства музея Н.К. Рериха


О.Е. Аникина

Предисловие историка

Вы держите в руках необычную книгу. Ее автор — не ученый и не журналист, но человек, проявивший исследовательский талант, волей судеб выйдя на неизвестные пласты нашей недавней истории. Можно сказать, что здесь слились воедино и философские размышления, и работа историка, и литературное эссе.

В совершенно необычном ракурсе предстают здесь события последних десятилетий сибирской истории, как и обстоятельства распространения идей Учения Живой Этики.

Вдумываясь в эпопею строительства в селе Верх-Уймон музея Н. К. Рериха, предсказывавшего рождение на Алтае Звенигорода — города Знания, с неизбежностью приходишь к выводу, что в этом эпизоде нашел отражение, парадоксальным образом синтезировался целый ряд глубинных, долговременных тенденций нашего прошлого и настоящего.

Нельзя в связи с этим не напомнить и об особом, не всеми осознаваемом, культурно-историческом, духовном статусе Горного Алтая.

Известно, что история России ознаменовалась напряженными, мучительными, многовековыми поисками правды и справедливости. Причем речь шла не только о движении к ним в трансцендентальном смысле, но и возможности прорыва к Царству справедливости в этом реальном грешном мире. Веками в сознании российского народа жила идея "Беловодья" — далекой блаженной страны.

Поразительно, что в последние два столетия нашей истории реальность Беловодья связывалась именно с Алтаем. Тех, кто заинтересуется историей этих небывалых поисков, отсылаем к классической книге К. В. Чистова "Русские народные социально-утопические легенды" (М., 1967).

И вот здесь удивительным образом пересекается история поисков Беловодья и биография Н.К. Рериха. Уймон, тот самый Уймон, где горстка героических новосибирских интеллектуалов "штурмовала небо", был одним из центров движения старообрядцев в поисках Беловодья.

У Чистова узнаем: "Бухтарминская и Уймонская долины оказались (в XVIII веке. — И. К.) между государственными границами России и Китая на нейтральной территории. Есть сведения о том, что во второй половине XVIII в. именно эти две долины и назывались Беловодьем". Спустя же столетие картина выглядела следующим образом: "Бухтарма и Уймон превращаются в сборные пункты всех стремящихся в Беловодье... Уймон — последний пункт российского этапа путешествия".

По словам рассказчиков, последняя попытка найти Беловодье была совершена еще в годы гражданской войны".

Далее Чистов сообщает: "В начале 1920-х гг. на Алтае побывал известный художник Н.К. Рерих. Он тоже слышал рассказы о Беловодье и его поисках:"

Дополняя К.В.Чистова, напомним, что маршрут "художника" был сфокусирован именно в Уймоне, здесь он слушал "рассказчиков", здесь у него зрели идеи создания Звенигорода.

Символично и то, что продолжатели дела Николая Рериха, его сыновья Юрий и Святослав, связывали создание нового интеллектуального и духовного центра российского и мирового значения с новосибирским Академгородком. Мыслилось, что концентрация здесь небывалого на Востоке России интеллектуального потенциала, возможность необычайно органичного взаимодействия между различными отраслями знания позволят вырваться из рутины сциентизма, совершить не только научный, но и духовный прорыв. Звенигород на Алтае и новосибирский Академгородок представлялись двумя несущими конструкциями нового здания.

В событиях в "глухом" уголке Алтая, ознаменовавших последнюю четверть минувшего столетия, прозревается и другой, более глубинный смысл, чувствуется их прикосновение к коренным процессам нашей истории последних десятилетий.

Конечно, чтобы адекватным образом понять это, надо во многом по-новому, незашоренно взглянуть на историю советского периода вообще и нашу недавнюю историю — в частности. Здесь нужно отрешиться и от "демократических" и от "неокоммунистических" штампов. Нет смысла повторять набившие оскомину фразы о "тоталитаризме", давившем все живое. Не более конструктивны и рассуждения в противоположном ключе (например, в духе С. Г. Кара-Мурзы) об идеальной приспособленности коммунизма к условиям российской цивилизации и соответственно — о случайном характере краха этой системы.

Реальная действительность тех десятилетий была гораздо сложнее, что и проливает дополнительный свет на события, о которых говорится в этой книге. Все мы, кому довелось в сознательном возрасте жить в те годы, помним, что к тому времени уже в значительной мере потеряла свою привлекательность сердцевина господствующей идеологической системы — официальная идеология марксизма-ленинизма. В сущности, она превратилась в свод догм, официальных заклинаний. Последняя крупная новация в развитии официальной доктрины была, как известно, связана с выдвижением в начале 1970-х гг. концепции "развитого социализма". Шанс адекватного ответа на вопросы времени был весьма невелик, поскольку официальная идеология закостенела, альтернативная же общественная мысль в русле "диссидентства" и ранее чрезвычайно слабая, к середине 1970-х гг. была практически искоренена. Да и исходный потенциал этого пласта нашей общественной мысли, чаще всего однозначно "западнического", был невелик.

И все же духовное развитие общества в его глубинных пластах не останавливалось. Но чтобы воспринять эти интеллектуальные новации, необходима была, естественно, такая чуткость, которую вряд ли можно было ожидать от "идеологических монополистов" — партийных органов. Весьма показательно, что во второй половине 1970-х гг. — после разгрома "диссидентства" — интеллектуальные, духовные искания в известной мере переместились в "провинцию". Показательно и, возможно, имеет какой-то глубокий, до конца не разгаданный смысл, что в те годы эпицентром этих поисков стал именно Новосибирск.

Речь идет, прежде всего, о движении последователей Живой Этики. Именно в Сибири, и прежде всего в Новосибирске, в 1970-е гг. разворачивается его особенно активная деятельность. В отличие от сталинских времен, когда последователи Живой Этики обрекались на застенки ГУЛАГа, в данный период эта активность в какой-мере была "легализована", получила официально признанные формы. Так, в октябре 1976 года в Новосибирске состоялась первая всесоюзная конференция "Рериховские чтения", организованная Востоковедческой комиссией АН СССР, Институтом истории филологии и философии СО АН СССР и Новосибирской картинной галереей. Затем рериховские конференции в Новосибирске стали традиционным.

При этом весьма важно, что, в отличие от "западнической" диссидентской интеллигенции, последователи Н.К. Рериха не выступали против существующего общественного строя, считая его в чем-то закономерной стадией общественного развития, глубоко укорененной в российских традициях. Речь шла именно о его совершенствовании на базе духовного возрождения, фактически предлагался синтез Живой Этики и коммунизма. Рассматривая эту ситуацию в широком историческом контексте, можно предположить, что в то время была предпринята попытка сформулировать реформистскую альтернативу, равно чуждую и официальному догматизму, и возобладавшему позднее в период "перестройки" безответственному разрушительному нигилизму.

Как же реагировали на эту работу "идеологические монополисты"? Не трудно догадаться, что пока новосибирские последователи Рериха "не высовывались", партийным бонзам Новосибирска и в голову не приходило как-то реагировать на их деятельность. Возможно, они и не подозревали об этой проблеме, которая выступила со всей остротой уже в конце 1970-х гг., вскоре после отставки новосибирского партократического "долгожителя" — Ф.С. Горячева (он возглавлял здешний обком КПСС с 1959 по 1978 годы). С новой "нештатной" идеологической ситуацией пришлось разбираться уже преемнику прежнего "обкомовского воеводы" — А.П.Филатову, который лучшие годы своей партийной деятельности провел при Горячеве, можно сказать, стал его "alter ego".

Между тем именно в конце "царствования" Горячева, в 1978 году начала реализовываться важнейшая инициатива последователей Живой Этики: развернулось строительство здания музея Н. К. Рериха. Несколько позже группа энтузиастов из новосибирского Академгородка обратилась в обком КПСС с программным письмом — с предложением создания нового духовного центра. Как же реагировал на это обком, возглавлявшийся в это время Филатовым, который, по общему мнению, в сравнении с Горячевым отличался гораздо большей "мягкостью"? "Реформисты" подверглись суровому, невиданному с конца 1960-х годов прессингу.

Так, Ю.М.Ключников, будучи членом КПСС, убежденным коммунистом, неоднократно пытался добиться аудиенции у Филатова, но безуспешно. В итоге он подвергся длительным преследованиям. Не менее тернистым оказался этот этап биографии у беспартийного А. Н. Дмитриева. В конце 1970-х годов в Академгородке прошла серия партийных собраний, разбирательств, где от горстки этих нонконформистов требовали покаяния.

Так, во многом стараниями местной номенклатуры была отсечена одна из немногих реформистских альтернатив. Трудно, конечно, особо винить за это Филатова и его "воспитателя" — Горячева. Вряд ли всю значимость этих проблем осознавали и куда более "подкованные" люди. Ведь даже в кругах академгородковской интеллигенции в то время последователей Живой Этики иронически называли "рерихнувшимися". Все они — и функционеры, и обслуживавшие их "интеллектуалы" были пленниками системы. Не удивительно, что в период горбачевских реформ система сопротивлялась "до упора", а затем рухнула, сметенная оголтелыми разрушителями. Так еще раз воспроизвелся "код" российской истории: либо тупой консерватизм, либо безответственный нигилизм. Отсутствие государственного сознания, неумение соединить стабильность и ответственные реформы было и остается неизменной чертой России, характерной и для "верхов", и для "интеллектуалов", и для "низов" ...

Это лишь некоторые мысли, возникающие при чтении необычной, насыщенной фактами и размышлениями книги О.Е. Аникиной.

Помимо всего прочего, это, собственно, вообще одна из первых работ, раскрывающих подлинную, неформальную историю духовной жизни Сибири недавних десятилетий. Автор, в сущности, идет здесь по целине, и любая находка на этом пути по-настоящему ценна и интересна.


Перейти к оглавлению