Под небом Уймона

Очерки истории строительства музея Н.К. Рериха


О.Е. Аникина

6

 
Неизбежны трудности, как колесо устремления. Неизбежны ужасные давления, иначе немощен взрыв. Но разве радость приходит в легкомыслии?
"Сердце", 71.

В истории музея есть своя историко-легендарная сюжетная линия, связанная с событиями Транссибирской экспедиции Рерихов.

В сборнике "Рерихи и Сибирь", в статье В. Ларичева говорится: "Верхний Уймон был одним из объектов обследования экспедиции в Горном Алтае, причем совершенно определенного плана, связанного главным образом с изучением жизни далеких потомков первых переселенцев. Именно Уймон, выбор которого определили несколько важных обстоятельств, в том числе близость к Белухе, стал стационарной базой, откуда почти ежедневно осуществлялись маршруты по разным направлениям и с разными целями, в том числе с целью изучения природных богатств края и всего того необычного, чем они изобиловали.

17 августа Н.К. Рерих прошел Катунский хребет с севера на юг через перевал на Студеном белке и вышел к южной стороне Белухи: "А со Студеного белка лучше всего видно самую Белуху. Было так чисто и звонко, прямо Звенигород..."

"Владычица, белоснежная гора, питающая все реки и поля, готовая дать сокровища", была известна далеко за пределами Алтая, очевидно, еще со времен составления в Индии священных Вед, в которых исследователи с удивлением обнаружили однажды отчетливые признаки "северных мотивов". Коренные жители Алтая воспринимали Белуху как Уч-Сумер, трехглавую мировую гору звезд великого Ориона".

Белуха почиталась на Алтае и потому, что на вершине ее, по преданиям, нашел свою смерть от небесной божественной птицы дракон, носитель мирового зла.

Согласно апокрифическому сказанию, Белой горы достиг во время сокровенного странствия по дорогам Азии Будда. Там, где встречаются токи земной и небесной Шамбалы, он принял космическое посвящение.

Именно здесь, в этих местах, находятся многие мощные магниты, о которых в "Озарении" упоминает Махатма Мория. В "Криптограммах Востока" звучит легенда о священных творениях алтайской природы, излучающих особую тонкую жизненную силу, способную помогать строителям лучшего будущего:

"Гора Белая, Гора, познавшая, откуда вода белая пошла.

Пошлет Гора камни Катуни. Сносят камни берега белые, разделяют камни брат от брата.

Закраснела кровью Катунь, идет война.

Белая гора, ты ли послала красные камни? Где твое Беловодье?

Возьму посох кедра, окручусь белою одеждою, подымусь на Белую гору, у нее спрошу, — откуда пошла белая вода?

От горы, от самой вершины показались сорок сороков вершин. За ним светится гора Белая! Камень ли горит? Тайна обозначилась. Пойдем, братия, на тот свет Сияющий!

Невиданное увидено. Неслыханное услышано.

На Белой горе стоит Град. Звон слышен. Петух в срок закричал.

Удалимся в город и послушаем Книгу Великую".

В. Ларичев далее пишет в статье: "Н.К. Рерих уверял свое окружение и кержаков Верхнего Уймона тоже, что у здешних земель в долине Усть-Коксы великое будущее. В этом месте, одном из красивейших в России, ему виделся город — новый город, рожденный мечтой. Все здесь, в предгорьях, для него подходило: и богатство природы, и чистота воздуха, и красоты пейзажа. "Приветлива Катунь, звонки синие горы. Бела Белуха. Ярки цветы и успокоительны зеленые травы. Кто сказал, что жесток и неприступен Алтай? Чье сердце убоялось суровой мощи и красоты"? — писал в путевом дневнике Н.К. Рерих. Староверы с готовность соглашались, только спрашивали: откуда же достать воды, нужной для города? Н.К. Рерих успокаивал их: "Водопровод проведут". Он был настолько захвачен идеей, что вскоре из Верх-Уймона были посланы два письма — одно в Москву Чичерину, другое — в Улалу председателю облисполкома Алтая Алыгазову. В них предполагалось строительство железной дороги Барнаул-Катанда, откуда до Белухи оставалось бы всего два перегона. Так "сердце Азии" могло бы найти единение с Семипалатинском и Новосибирском. Задуманное казалось реальным тем более, что еще в довоенное время строительство такой магистрали планировалось...

Местный народ был готов к сотрудничеству".

В дневнике Николая Константиновича 15 августа 1926 года появилась запись: "Здешняя местность как вчера родилась. Золотые здешние места... Глух и заброшен Алтай. И город на новом месте еще не построен..."

Весной того же 1926 года Учитель Мория передавал Елене Ивановне: "Так вернемся к очищению Учения. Дайте малым мыслить о Звенигороде как могут, лишь бы мыслили. Но сами мыслите, как отереть тело Христа. Негоже Самому звонить на Звенигороде, тебе сказано: звони в Звенигороде. Собирая крохи народного Спаса и обращая хитон в рабочий плат, можно найти озарение. Руками человеческими должен сложиться Храм. Помогут староверы, молокане, и пашковцы, и штундисты..."

А в 1935 году появилась картина Николая Константиновича — "Звенигород": на фоне ползущих алтайских туманов и синей горной гряды поднялся Собор. Пред Ликом Богоматери Святое воинство держит в ладонях малое строение, малый прообраз Храма, его преддверие — как бы в другом временном срезе и как бы в ожидании передать его в мир реальный из астральных рук в руки. А сверху, в небесной лазури — легкий звенящий росчерк на полотне — летящая стрела предначертанья — знак творящейся магии, мощный длящийся импульс посылаемого утверждения. Фон картины — типичный пейзаж Уймона; сюжетно она предполагает по крайней мере три временных плана...

Почти экстатически действующее окружение синей цепи гор, самого воздуха Алтая, рек с чистой водной стихией, сознание того, что здесь когда-то прошел Будда, почти видимое течение энергий, потоком льющихся из космоса в грозах, громе, дождях, ливнях — в пространстве, хранящем вибрации высоких сознаний и обаяние достоверности высочайшего присутствия, записанного как тайный голос и код места — области, с которой связаны народные представления как о святыне Сибири, области борьбы света и тьмы, непостижимой красоты и таинственной нисходящей с высот чистоты и силы — это фон, на котором стоит музей.

Деятельность на Алтае увлекала многих феноменами этой гелиочувствительной области и зримостью эстафеты Великих Заветов в близкой современности, красотой пророчества Нового Города, которое могло сбыться.

Материализовавшись только отчасти, этот город уже существует в плане тонком как достигший метафизически в самом себе вечной формы. Это не город в собственном смысле, а духовный вибрационный поток, заданный сознаниями особого высокого свойства.

Звенигород — глубочайшая из мыслеформ, созданных исполинами духа и посланная ими в русское будущее, становилась залогом возможности продолжения эволюции российской и планетарной в условиях, когда, как утверждает Владыка Мория, "планета висела на ниточке".

Идея Города Знания, вокруг которой мистериально, космически, то есть закономерно, обозначился круг действующих лиц, устремившихся к высшим вибрациям, самой готовностью людей к действию начинала свое движение в вещественном мире, получая качество и количество соответственно способности каждого к ее вмещению по шкале утончения заложенных смыслов.

Все это определило сложнейший мистический план пересечений мощных оккультных энергий, сакральных ритмов и связей, дешифровать который, отстаивая чистоту идеи, могли только люди огромной оккультной психической силы.

История города — это история людей, к нему причастных. В этом смысле и сейчас в нем присутствуют конкретные люди, своей судьбой продолжающие судьбу города Света, вокруг которого происходили и всегда будут происходить события необычайные. Кто-то останется навсегда прописанным в этой области именно по праву врожденной предрасположенности к высокому и необычному.

Присутствие Плана и Замысла в строительстве угадывается везде — в "говорящих" фамилиях (какую ни возьми: Ключников, Дмитриев, Смирнов, Новожилова, Ермаков, Звоновы и т.д.), в особенностях, поворотах события, которое тем и примечательно, что было соборным действием, увязывающим всех на новых космических принципах, очень памятным, очень значимым в жизни каждого. Каждый в нем сам по себе выразился вполне объективно как Призванный - не только действием, но и бездействием, как и самим отношением к произошедшему. Каждый при этом до сих пор претендует на свое видение, не имея часто общей картины и порой исходя из незнания фактов в целом. Музей был нервом и узелком в судьбах участников его строительства, и даже десятилетия спустя он таковым остается, несомненно, влияя на всю их дальнейшую жизнь больше, чем сами они могут предполагать. Елена Ивановна утверждала в одном из писем: "Великий Владыка никогда не забывает ни одного преданного человека, ни одного действия или поступка, совершенного в преданности и любви".


Перейти к оглавлению