Под небом Уймона

Очерки истории строительства музея Н.К. Рериха


О.Е. Аникина

3

 
Будем отмечать людей, смотрящих глазом и понимающих сознанием зрения сердца. Они будут стремиться далеко и как бы к дальнему маяку подтягивать себя. Ценны эти якоря дальнего плавания... Нужно особенно теперь забрасывать дальние якоря. Можно видеть, как теряют смысл малые расстояния.
"Иерархия", 274.

С убыстряющимся ходом времени все большую ценность приобретают сохранившиеся документы как нечто объективное и абсолютное, свидетельствующее о больших намерениях и о не менее больших возможностях энтузиастов. В их свете нужно оценивать множество изустных мнений, существующих как разные клише, среди которых основное — резко отрицательное отношение Сибирского Рериховского общества к строительству как к действию, якобы совершенному людьми, "не достойными великого замысла" (ни больше, ни меньше). Это отношение культивируется и в столичном, и в сибирском рериховском официозе, притом, что должное Дмитриеву как человеку знающему все всегда и везде отдавали, относясь как к фигуре исключительно сильной, но способной силой злоупотреблять. Так субъективное возобладало над объективным, то есть сугубо личное отношение многих — их страх, обиды, досада на неудобства, которые Дмитриев самим своим присутствием максималиста создал, саможаление, самощажение и прочее — возобладало над самой сутью произошедшего — и за деревьями не стало видно леса.

Но метафизически суметь построить музей в 70-е годы значило очень многое. Строительство, во всеобщей реальности открыто перенося доминанту на духовный план, было деятельным вмешательством в осложненную карму страны, провозгласившей на том этапе главной целью развития не духовные приоритеты, а "повышение уровня благосостояния трудящихся", и проявлением доброй свободной народной воли во времена героизации диссидентства.

Музей — в том варианте, в котором был задуман энтузиастами, должен был стать биофизической станцией, положив начало научному комплексу Новосибирск-Кулу, должен был и мог стать научной лабораторией по космическим исследованиям и "творческой точкой роста новейшей культуры в ее духовных срезах". Должны были наладиться связи с Индией, с центром Урусвати в Кулу, и это подтверждается документально: на записке Алексея Николаевича Дмитриева 1974 года "Изучение и развитие идей... о синтетических основах организации жизни на Земле" с предложениями о создании в Новосибирске базового Института Гималайских исследований значится положительная резолюция Г. И. Марчука (тогда — Президента СО АН), многочисленные уточнения и советы.

Участники событий рассказывали: "Была создана программа взаимодействий центра в Верхнем Уймоне с сетью биосферных заповедников, метеостанций, лабораторий на Алтае, в Бурятии, Хакасии, Туве, Китае. Центром должен был стать Институт Урусвати в Кулу. Эти планы встретили поддержку со стороны академика А. Л. Яншина, председателя научного совета по проблемам Биосферы АН СССР. Были направлены письма с подобными предложениями к С.Н. Рериху и Индире Ганди в Индию. Предполагалось осуществить взаимодействие с рядом институтов СО АН СССР".

Но музей строили не просто как полифункциональное здание. Его строили "сердцем" как Храм Красоты в честь имени и в память великого художника, — и есть все основания считать его Храмом или, точнее, его достойным преддверием.

Разные оппоненты такого утверждения ссылались на тот факт, что из разных источников стало известно, что в основании Храма, который будет воздвигнут на Алтае, ляжет камень, о котором повествуется в "Криптограммах Востока".

В дневниковых записях Елены Ивановны Рерих 1924 года тоже содержатся сведения о чудесном камне. Владыкой Шамбалы было сказано: "После станет ясно, как строить Звенигород... Вы уже имеете размеры высот и как расположить ступени...

Теперь о камне. Камень, пришедший с Ориона, хранится в Братстве. Осколок его посылается в Мир сопутствовать мировым событиям и своею внутреннею магической силой держит соединение с Братством, где лежит главное тело Камня.

Перед вами пример — вы живете приблизительно на высоте 7 000 футов — эта высота удобна для Храма. Над ним на высоте 12 000 (футов) удобное место для встреч. Итак, вы имеете три ступени жизни. Внизу город Новой Эпохи, над ним Храм человеческих достижений и место встреч Земли с Духом. Камень положим во Храме. Удрая (Ю. Н. Рерих) будет знать это место...

Камень посылается по решению Братьев, потому некоторые Учителя владели им. Христос, хотя и знал о Камне, но его задача была открыть глаза на духовный план. Мы писали вместе, ибо именно теперь надо приблизить силы духа к Земле..."

Из сказанного следует, что Посвященным в Планы, связанные с будущим строительством Звенигорода и Храма, должен был стать Юрий Николаевич Рерих, вернувшийся на Родину в 1956-м году. Пока остается загадкой, почему Махатмы изменили План. Известно только, что уже в 1955-м году и Елена Ивановна, и Юрий Николаевич знали, что ему предстоит прожить в Москве только четыре года. Известно также о его намерении продолжить работу в новосибирском Академгородке (если в СО АН открылось бы отделение востоковедения) или в Бурятии. Но в 1960 году земной путь Ю. Н. Рериха закончился. Как утверждал Святослав Николаевич, "он был отозван"...

Но в Учении существует понятие "небесного камня", подразумевающее случай редкой крепости духа, и своими поворотами время только подчеркивает исключительное значение того, что все-таки удалось совершить на Алтае — "руками и ногами человеческими". Само "случайное" появление геофизической экспедиции в момент произошедшей полной остановки дел на строительстве в самом его начале, последовавшая позже "случайная" апелляция энтузиастов в обком в момент кризиса дает основание предполагать о существовании некоего Плана Испытания, нового Плана Необходимости проявления человеческого Сознания в обстоятельствах возникшего острого противоречия, то есть в крайнем его напряжении, уже как бы иносознания, какого-то его неведомого уровня, стремящегося выразиться через участников затянувшегося и крайне осложненного строительства.

В основании здания все-таки был заложен символический камень — камень добра, крепость духа, проявляющего себя в созидании, как символ конкретных человеческих усилий, который в этой ситуации "разгадал" Дмитриев. В таком варианте строительства — бескорыстном, на пределе возможностей — как чистое жертвоприношение — мемориал был и Храмом сердца, потому что был создан высокими вибрациями горячего коллективного сердца.


Перейти к оглавлению