Под небом Уймона

Так каждый дух приносит народу свои накопления и действия. Так каждый дух напрягает свои сознательные импульсы. Народная карма может приблизиться к восхождению, когда каждый дух поймет свою ответственность.

"Иерархия", 259.

Еще одно свидетельство из архива музея (записи А. Шитова, Горно-Алтайск):

"Очень много больших и малых трудностей возникало. Строители зачастую впервые виделись на постройке, и надо было "притираться" друг к другу — в атмосфере реального дела и жизни... Каждый вечер устраивались совместные чтения книг Учения, и в создавшейся высокой температуре плавились характеры и отсевалось все наносное... Много интересных ситуаций было при строительстве. По существу, шла кропотливая методичная внутренняя работа каждого с самим собой, окружением и природой — основные грани работы Общины. Строилось здание, а по существу шло построение характеров, а самое главное — напитывание идеями Учения пространства Уймонской долины. Конечно, не все выдерживали внутренние экзамены, но все равно — строительство шло. Весть о новом деле пошла по Союзу, стали приезжать издалека, кто с честным желанием помочь, кто поглазеть, кто "погурить". Один из приехавших советовал строителям не размахивать топорами, чтоб не поранить ауру, другой вырыл за музеем яму, чтоб не смущать местных жителей, и сел медитировать. Кто-то возмутился, что не обеспечили соответствующих его персоне условий..."

Одни приезжали искать себя при помощи строительства, другие утверждали себя по отношению к официозу, как имеющие собственное Я и свою религию, третьи — просто искали интересного общения, мистических переживаний, четвертые — делу строительства подчинили всю жизнь, находя в том свою радостную и добровольную жертву, всей жизнью своею подтверждая в дальнейшем правильность и неслучайность выбора.

Об Уймоне приходилось расспрашивать не раз, тоже спустя двадцать лет после завершения строительства, и Валерия Ивановича Липенкова, одного из авторов "деревянных" резных работ в Уймонском музее. Увидела человека с острохарактерным лицом и внешностью старорусского мастера: глаза голубые, взгляд пронзительный, усы, бородка и длинные, как у Бальмонта, волосы. Замкнут и одновременно открыт. К этому времени он объездил полсвета, побывав и в Индии, — как рериховец, музыкант, мастер и автор оригинальной идеи Музея Солнца — собрания ручных изделий, вариаций на тему солнца, коллекции разных (в основном деревянных) солнц. Спрашивала, как и когда стал рериховцем? Он рассказывал неторопливо о том, что знание началось для него с поисков путей к здоровью (были сбои в дыхании), с практики низших йог — хатха и т.д. Спрашивала, было ли это увлечением на гребне всеобщего усилившегося в 70-х годах интереса к Индии, ее эпосу и философии? (Эта тема звучит, например, в поэзии у молодого Вознесенского). Отвечал, что не замечал никакой особенной волны, знание черпал из появившихся к тому времени важных книг; сильно увлекшись резьбой по дереву и мотивами солнца, много работал, не будучи профессионалом и числясь штатным сотрудником Института ядерной физики. Сам уклад — тот, прежний, социалистический, был, как теперь ощущается, довольно пластичным, не жестким; так что сам он в своем устремлении к мастерству со стороны администрации запретов на "совместительство" не встречал, наоборот, встречал понимание и сочувствие; когда возникла возможность поехать ради собирания художественного опыта в Париж — сумел поехать (отпустили), и во время работы в Музее тоже всегда отпускали. Отпускали с большим пониманием по мере необходимости на разное время, в общей сложности чуть не на год. То есть преследований никаких не встречал сам, и считает, что если когда-нибудь кто-то и пострадал в связи с накалившейся в Уймоне ситуацией, так только партийные, занятые на строительстве, люди.

Про группу Дмитриева впервые от кого-то услыхал как о группе в какой-то мере закрытой; т.е. познакомиться и войти в нее было не так уж просто; но его качества мастера вскоре сделали его необходимым строительству. К тому времени он уже давно читал Агни Йогу; имя Рериха было священно, а строительство мемориала воспринималось как строительство Храма Сердца, как он его называл, и такое к нему отношение определило всю его деятельность.

Но в целом всю историю, сам ее стержень, оценивал достаточно критически, усматривая в деятельности А.Н. Дмитриева, по его мнению, много противоречащего духу Учения и формулируя, фактически, все существующие главные и принципиальные моменты критики в адрес А.Н.: "Агни Йога — это осознание своей космичности и ответственности за судьбу Земли. Она утверждает мыслетворчество главным устоем эволюции. Творить мыслью, устремившись к красоте. "Устремитесь к красоте", — повторял Валерий Иванович слова Святослава Рериха как бы всем своим существом, зачарованно, — Агни Йога утверждает Иерархию. Самое чистое знание дано было через Блаватскую и Рерихов.

Агни Йога должна была явиться самым чистым магнитом, заложенным под строительство, самым чистым источником... Дмитриев — знающий большой ступени; при строительстве преследовал свои задачи и привнес мешанину из Агни Йоги и системы Гурджиева. Он виноват в разъединении рядов. Тяжелая судьба строительства была предопределена во многом его негибкостью..."

С точки зрения В. Липенкова, необоснованным было решение Сергея Смирнова отказаться, например, от точного следования проекту. В частности, отказ от сооружения крыльца обернулся разочарованием и даже обидой для его проектировщика, который отнесся к просьбе строителей очень ответственно. На строительстве нельзя было допускать любую негибкость по отношению к людям, приехавшим строить "всем сердцем"...

Тем не менее позже, каким бы сложным ни оказалось отношение к прошлому в тонком его понимании, Валерий Иванович повторял не раз, что считает факт участия в деле строительства большим счастьем, счастьем возможности самовыражения по отношению к идеям и именам Рерихов и Братству.

(Сам Сергей Смирнов в связи с этим эпизодом и всеми подобными сказал при встрече, что существовало несколько проектов и планов, в том числе и крыльца. В любом случае неминуемо пришлось бы от чего-то отказываться и "допускать негибкость", решая на месте и исходя из существующих возможностей и обстоятельств, и сообразуясь с ними. Кроме того, всегда оставалась возможность доработки).

Владислав Семешин — некогда проектировщик здания, безвозмездно сделавший все необходимые расчеты, впоследствии оказался одним из самых "заряженных" обличителей. Сидя в своей большой респектабельной квартире (уже в 2000-м году) за чаем и произнося филиппики в адрес всех "темных", прикрывавшихся светлыми лозунгами, но самовольно изменивших проект, все-таки почти против воли то и дело вспоминал все, связанное со строительством, как нечто радостное, эксцентрическое, связанное с лучшими годами молодости. В ту пору хлебосольный Семешин с женой (Надей Семешиной) переехали в Барнаул и без конца широко принимали гостей — участников строительства, — которых у них в те времена (в их тогда еще однокомнатной квартире) ночевало иногда до восьми человек... И эта ожившая память сердца была убедительнее натужного разоблачительства, в котором упражнялись чаще всего люди, на строительстве надолго не задержавшиеся, но окружившие позднее все происходившее аурой подозрительности, недоверия и недовольства... Сказано: "Кому-то пребывание в Ашраме покажется темничным заточением, но при развитии духа оно будет самым целебным пребыванием. Знаете, как летит время, и в этом полете привыкаете к Беспредельности" ("Мир Огненный", I, 304). Сказано также: "Преобразить сознание — значит войти в особый мир; значит приобрести особую оценку всего происходящего; значит идти вперед без оглядки; значит покинуть сетования и обрести доброжелательность" ("Мир Огненный", I, 112).

Опубликовано в книге О.Е. Аникина, Под небом Уймона: Очерки истории строительства музея Н.К. Рериха
— Новосибирск: Изд-во Твердыня (Томск), 2002 г.

Под небом Уймона

Очерки истории строительства музея Н.К. Рериха

13